– У него вкус…

Она нахмурилась.

– Нет, не так.

– Ради бога, не мучь меня, – простонал Лир.

– Тихо.

Миновало еще одно мгновение, и она просветлела лицом.

– Как… как у воздуха в морозный день.

Я был потрясен. Она была совершенно права. Более чем права. Ее слова не являлись простым описанием опыта, они еще более углубляли его, наполняя реальностью. Я впервые в жизни столкнулся с тем, как сила слова придает жизни остроту. Да еще эта фраза исходила из столь сексуальных губ.

Лир восхищенно присвистнул сквозь зубы:

– Хорошо.

Я во все глаза смотрел на нее.

– Как у тебя это получается?

– Всего лишь талант, который у меня есть. Талант плюс двадцать пять центов, и печенька твоя.

– Ты, типа, писатель?

Она рассмеялась:

– Боже, нет. Ты когда-нибудь встречал этих людей? Полнейшие пьяницы, все до одного.

– Лиз учится на одном из курсов по английскому, о которых мы говорили, – сказал Лир. – Обуза для общества, совершенно никакой работы.

– Избавь меня от твоего дремучего невежества, – ответила она и обратилась ко мне: – Вот чего он тебе не говорит, что сам-то он вовсе не тот самовлюбленный бонвиван, каким пытается казаться.

– Да, я такой!

– Тогда почему ты ему не расскажешь, где ты был последние двенадцать месяцев?

Я был окончательно перегружен информацией и под действием трех бокалов крепкого коктейля не додумался задать самый очевидный вопрос. Почему, ради всего святого, Джонас Лир захотел жить в одной комнате с летуном?

– Окей, тогда я это сделаю, – сказала Лиз. – Он был в Уганде.

Я поглядел на Лира:

– И что ты делал в Уганде?

– Ой, немного того, немного сего. Как оказалось, у них там идет самая настоящая гражданская война. В рекламном проспекте об этом не было.

– Он работал в лагере беженцев по линии ООН, – объяснила Лиз.

– Ага, копал выгребные ямы и грузил мешки с рисом. Это не делает меня святым.

– По сравнению со всеми нами делает. Твой новый товарищ по комнате, Тим, не сказал тебе, что у него серьезные планы, как спасти мир. Я говорю об изрядном комплексе спасителя. У него эго размером с дом.

– На самом деле я подумываю, чтобы всё это бросить, – сказал Лир. – Это не стоит того, чтобы дизентерию подхватить. В жизни никогда так не паносил.

– Поносил, не «паносил», нет такого слова, – поправила его Лиз.

Я едва поспевал за этими двумя, и проблема была не просто в том, что я был пьян или уже наполовину влюблен в подругу моего товарища по комнате. У меня было ощущение, что из 1990 года в Гарварде я прямиком попал в кино 40-х годов с блиставшими тогда Спенсером Трэйси и Катариной Хэпберн.

– Ну, думаю, специализация на английском – здорово, – заметил я.

– Спасибо тебе. Видишь, Джонас? Не все в мире такие мещане.

– Предупреждаю тебя, – сказал Лир, махнув пальцем в моем направлении, – ты сейчас разговариваешь с еще одним занудой-ученым.

Лиз сделала раздраженное лицо.

– Моя жизнь внезапно наполнилась учеными. Скажи, Тим, а ты какие науки изучаешь?

– Биохимию.

– А точнее? Мне всегда интересно было.

Я ощутил странную радость оттого, что мне задали такой вопрос. Возможно, дело было в том, кто его задал.

– Строительные элементы всего живого, если в общем. То, что дает возможность жить всем существам, то, что заставляет их умирать. Биохимия обо всём этом.

Она одобрительно кивнула:

– Что ж, очень хорошо сказано. Я бы сказала, что в тебе есть нечто поэтическое. Ты начинаешь мне нравиться, Тим из Огайо.

Она допила коктейль и отставила бокал в сторону.

– Что же до меня, то я здесь на самом деле пытаюсь выработать философию жизни. Весьма дорогой способ, надо сказать, но в свое время мне это показалось хорошей идеей, и я решила этим заняться.

Какое роскошное устремление – четыре года в университетском колледже, двадцать три штуки баксов разом, чтобы выработать в себе личность. Это показалось мне еще одним чуждым аспектом ее характера, который я надеялся узнать получше. Я говорю «чуждым», но имею в виду «ангельским». Я был совершенно уверен в том, что она – небесное создание.

– Ты это не одобряешь?

Видимо, что-то в моем лице выдало это. Я почувствовал, как мои щеки зарделись.

– Я этого не говорил.

– Ты ничего не говорил. Позволь совет. «На то мужчине и дается речь, чтоб мог он в сети женщину завлечь».

– Извини?

– Шекспир, «Два веронца». Если короче, когда женщина задает вопрос, лучше отвечай.

– Если хочешь заполучить ее в постель, – добавил Лир и посмотрел на меня, – не обижайся на нее. Она ходячий цитатник Шекспира. Я половины не понимаю из того, что она говорит.

Я почти не знал Шекспира, мои знания его поэзии, как у большинства людей, ограничивались всем известной цитатой из «Юлия Цезаря» (жестокой, но иногда возбуждающей) и «Ромео и Джульетты» (которую до того момента я считал образцом нелепости).

– Я просто хотел сказать, что еще никогда не встречал человека, который бы мыслил таким образом.

Она рассмеялась.

– Ну, если ты хочешь общаться со мной, мальчик, повышай квалификацию. И на этом, – сказала она, вставая с кровати, – я оставляю вас.

– Но ты же и вполовину не так пьяна, как мы, – запротестовал Лир. – Я надеялся, что мне представилась возможность пообщаться с тобой.

– Надо думать.

В дверях она остановилась и посмотрела на меня.

– Забыла спросить. Ты кто?

Еще один вопрос, на который у меня не было ответа.

– Еще раз?

– Муха? Сова? Эй-Ди? Только не говори, что ты из «Порселиэн».

Лир ответил за меня:

– На самом деле нашему парню, хоть он уже и второкурсник технически, еще только предстоит прожить этот аспект жизни в Гарварде. Очень сложная история, а я слишком пьян, чтобы всё это объяснять.

– Значит, ты не в клубе? – спросила она меня.

– А тут есть клубы?

– Клубы студентов. Кто-нибудь, ущипните меня. Ты действительно не знаешь, что это такое?

Термин я слышал, но не более.

– Это что-то вроде студенческих братств?

– Ну, не совсем, – сказал Лир.

– Это анахронизм, сущие динозавры, элитарные до мозга костей. Но случайно устраивающие самые лучшие вечеринки. Джонас в клубе Шпее. Как его папа, как папа его папы и как все папы в роду Лиров с тех пор, как у рыб ноги появились. А еще он, как-его-там… Джонас, как вы это называете?